Тёмная комната в доме –
Дверь заперта на засов.
В сладко-горячей истоме,
Слышится вкрадчивый зов:
«Не проходи рыцарь мимо,
Вечер присутствием скрась.
Я ожидаю, любимый,
Чтобы отдать тебе страсть».
Шёпот летит по округе,
Перекрывая отход.
Прямо в объятья к подруге
Странным гипнозом ведёт.
Зеркало, рядом с диваном,
Смотрит печально на мрак.
Скоро откроются раны,
Снова всё будет вот так:
Зубы прекрасной маркизы,
В вечность подарят билет –
Вместе с зеркальным сюрпризом,
Где отражения нет…
ЛЮДИ НЕ МОЛЧИТЕ ЖДУ ОТЗОВОВ!
И СВОИХ ДОПОЛНЕНИЙ!!!!!!!!
Елена Абрамович.
Избранное
На запредельных скоростях,
На сверхбезумной высоте
Крик застывает на устах
И, побежденный, молит Страх
Пощады, но уже не те
Мгновенья, чтоб ему внимать,
На запредельной высоте
Один лишь может выживать -
Я или он, и мне решать.
И я решаю, а второй
На сверхбезумных скоростях
Сорвался вниз - прощай же, Страх,
И мне никто не крикнет «Стой!»
Пусть не достигну высоты,
Пусть скорость слишком велика,
Я жгу мосты, рублю хвосты,
Лечу вперед из темноты
Туда, где Воля на века,
Пусть я сгорю в ее огне,
На запредельной высоте
Осталась память обо мне,
Там кровь стекает по стене,
И к той стене приходят те,
Кто, как и я, убил свой страх
На сверхбезумной высоте,
На запредельных скоростях,
Кто вырвался из темноты,
Крича восторженно «Вперед!»
Они достигнут высоты,
Сожгут вчерашние мосты
Назад никто не повернет!
*****
Изменившему - да любви не знать
Обманувшему - жизнь во лжи прожить,
Убежавшему - от себя бежать,
Позабывшему - все пути забыть.
А Иуду пусть за пятак продаст
Самый лучший друг, самый верный пес.
Каждый сам себе по делам воздаст,
То же унесет, что с собой принес.
В Магдалину ты не кидай камней,
Не спеши стрелять, не спеши судить,
Может, ты ее в сотни раз грешней,
Может, для тебя надо петлю свить.
Может, изменил ты любви своей,
И обманут был лучший друг тобой,
Может, ты бежал из страны твоей,
Позабыв тропу в отчий дом родной.
*****
Оглянись назад, где застыл закат,
Где Христос распят, где снега горят,
Где на смертный бой за страну свою
Из сырой земли мертвецы встают,
Где разносится колокольный звон,
Заглушая крик, заглушая стон.
Посмотри вперед, где застыл восход,
Где не виден брод, где впотьмах народ,
Прожигая жизнь, грешную, бредет,
За минутный кайф душу продает,
Где слепой угар, где клубится мрак,
Где по горлу нож, да в сырой овраг.
Оглянись вокруг, что ты понял, друг,
Среди дымных вьюг, среди жадных рук?
В прошлом - все прошло, в будущем - придет,
А сейчас разгул да души полет.
Не смотри вперед, не смотри назад,
Еще будет рай, еще будет ад.
*****
Душу грешную в Рай
Принимай, принимай!
Золотые врата
В небесах отворяй.
Дьявол в дымном Аду
Отослал меня прочь:
«Пытки я не найду,
Чтоб тебя превозмочь!»
А куда мне идти?
Постучалась сюда.
Нет на Землю пути
Никому, никогда.
Но прошу тебя, бог,
Дай вернуться опять,
Дай еще один срок
На Земле отмотать!
Мягки травы твои,
Хороши соловьи,
Но с блаженством земным
Несравнимы они.
Душу грешную в Рай
Не пускай, не пускай!
И от прежних дверей
Снова ключ отдавай!
Я вернусь, я приду
Без оглядки назад,
Снова в жизни пройду
Через Рай, Через Ад!
НЕПОНЯТЫЙ
Улетающих бьют влет,
Для плывущего есть сеть,
Даже если заткнут рот,
Ты попробуй про все спеть.
Спеть про то, как зовет ввысь
Неземной красоты храм,
И как трудно лететь вниз,
Изумляясь, что был там.
А внизу тебе вслед смех,
А в лицо только ложь, лесть,
Не упал бы - послал всех,
А сейчас-то ты кто есть?
Не становишься ты злей,
Только давит тоска грудь,
Хоть бы кто-то сказал :»Эй,
А какой видел ты путь?»
Ты сказал бы, где ты был,
И кого и зачем звал,
И куда ты летел, плыл,
И чего для чего ждал.
Но ведь ты для людей - псих,
Что пытался крутым быть,
Да и ты не поймешь их,
Но тебе среди них жить.
Все же спой, как зовет высь,
Где построил ты свой храм,
Все же легче лететь вниз,
Если знаешь, что был там.
КОЛОКОЛА
Неяркий свет ушедших звезд,
Костров недогоревших дым
Прокладывает вечный мост
Между Небесным и Земным.
Воздастся всем богам хвала,
Земную твердь и райский сад
Колокола, колокола
Последним звоном огласят.
Как будто нечего терять,
Как будто некуда идти,
Зачем чего-то ожидать,
Что, может, будет впереди.
Крестом сомкнутся два крыла,
Потухнет взор, остынет кровь,
Колокола, колокола
Споют ненужную любовь.
А путь недолог и далек,
Но, может, через много лет
На самой горькой из дорог
Найдут мечты сгоревшей след.
Тогда расступится скала,
Прорвутся звоном через глушь
Колокола, колокола
За упокой свободных душ.
*****
Блажен, в ком сила есть молиться,
И пусть молитвой помянет
Он девочку-самоубийцу,
Ступившую на тонкий лед.
Решение давно созрело,
Осталось только попросить:
«Молись о том, чтоб я сумела
Хотя бы раз не отступить.
Молись неведомому богу,
Чтобы на избранном краю
Я не заметила дорогу,
Хотя уже на ней стою»,
Дорогу ровную, прямую,
Без указателей пути
Ведущую в ту жизнь земную,
Откуда я хочу уйти.
*****
Пленники мира, пленники мифа,
Странники смутных забытых дорог,
Вслед за тенями почти без отрыва,
Освободившись от зла и тревог.
За обогнавшим новые будут -
В Ад через Рай по обломкам души,
Крест почернеет, тени забудут,
Может быть, кто-то шепнет: «Не спеши».
Шепот сорвался в бездну покоя,
Струи дождя озарились теплом,
Сонм уходящих звал за собою,
Был незаметен последний излом.
Пленники мира, пленники мифа,
В поисках света сжегшие храм...
Следом за первым второй без отрыва
За поворот к уходящим теням.
*****
Тишиною укрылся лес,
И костер догорел почти,
А над нами - скальный навес,
А под нами - вода журчит.
Бесконечность наших дорог
Одевается темнотой,
Тихий вечер на камни лег,
Осветившись полной луной.
И куда бы ни падал взгляд -
Виден только лесистый склон.
А над нами звезды горят,
А под нами уснул Каньон.
У дворняг не бывает могил,
Им крестов и надгробий не ставят,
Старый поп под мерцанье кадил
Бога в память о них не восславит.
Не объявит молчанье король,
Не приспустятся гордые флаги...
Лишь, привычно таящие боль,
Выпьют водки другие дворняги.
*****
Мне вас не жаль, погибшие на взлете,
Сгоревшие на мертвых берегах,
Огонь, что вы в себе не донесете,
Лучом заката вспыхнет в облаках.
Не грянет гром, земля не содрогнется,
И не сверкнет стрела на небесах,
Когда еще раз кто-то не вернется,
Сорвавшись от вершины в двух шагах.
Но за собою он следы оставит,
Следы, что к верной гибели ведут,
И те, кто может вечный лед расплавить,
Опять по тем следам навек уйдут.
Но так не может вечно продолжаться,
И должен кто-то остальным сказать,
Что лучше и спокойнее - остаться.
Ему поддакнут: «Хватит умирать».
Последние, что к облакам взлетают,
Останутся в решении тверды
И не свернут, хотя и точно знают -
Сгорят в лучах ненайденной звезды.
И снова вы огонь в себе несете,
Хоть смерть дается в жизни только раз.
Мне вас не жаль, погибшие на взлете,
Но кто, если не я, заменит вас?
******
Нежеланный ребенок волчихи больной,
Ты живешь, разрушая свой собственный храм,
Да от жизни такой - хоть завой, хоть в запой,
Да от жизни такой лучше сдохнуть к чертям.
Ты - один из последних волков на Земле,
Ты - один из последних Хранителей Слов,
И рвануться бы вдаль, только шея в петле,
На блестящем ноже запекается кровь.
Умирают друзья на горячем снегу,
Их загнали в углы, затравили толпой,
Первый Волчий Закон - смерть оскалом к врагу,
А «Беги, пока жив» - это только второй.
Так беги, пока жив, ты остался один,
Попытайся спастись, если нужен кому,
Только пуля в груди, только боль впереди,
Да последние проблески скрылись в дыму.
И тогда ты оставишь последнюю весть,
И Слова, что хранил, лягут кровью на лист,
Может, глупый волчонок, играющий здесь,
Их прочтет, осознает и вновь возродит.
Ты - последний из ныне живущих волков,
Ты отбросишь трусливый девиз «Не смогу».
Оглянись, посмотри, ко всему ли готов?
Первый Волчий Закон - смерть оскалом к врагу.
НОВАЯ ВЕСНА
Серое небо над мокрым холодным асфальтом.
Стаявший снег, обнажающий тело Земли.
А за окном жизнь мелькает, как старые слайды,
Как фотографии тех, кто навеки ушли.
Самое время напялить бандан и косуху,
Повод найти и очистить дырявый карман,
И позабыть обо всем, и рвануть на Горбуху,
Или в R-клуб, на Арбат, или просто к друзьям.
Прочь из тюрьмы, что неправильно названа домом,
Прочь, без оглядки, не просто уйти – убежать,
И оказаться опять в подворотне знакомой,
И наскрести по копейкам еще на ноль-пять.
В серое небо орать бесшабашную песню,
До хрипоты, до отказа, пока на ногах,
В черной косухе, в шипастых браслетах железных,
Чтобы никто не заметил печали в глазах.
Так почему я еще никуда не сбежала,
Так почему же угрюмо сижу и курю
В комнате светлой, а не в полумраке подвала,
Только в пустое окно равнодушно смотрю.
И замолчал телефон, и все двери закрыты,
Тихо и пусто… Но все же остались со мной
Воспоминанья о том, что должно быть забыто.
Все уже ясно – я так и не стала другой.
Серое небо над мокрым холодным асфальтом.
Солнечный луч заскользил по намокшему льду.
Жизнь за окном – позабытые старые слайды.
Снова весна… Только и никуда не пойду.
*****
В древнегреческих мифах далекого детства
Прочитали про мрачное царство теней,
И хотели из вечного чувства протеста
Побывать поту сторону Адских дверей.
Мы искали под небом свое Подземелье,
И нашли, и вернуться никто не мечтал,
Но потом присмотрелись, потом огляделись –
Оказалось, попали в обычный подвал.
Но был выход на Землю еще не потерян,
Для того, кто пока Лету не переплыл,
Выходили наверх: путь открыт и проверен,
И встречали Свободу почти что без сил.
На Земле нас встречали все те же картины,
И такие же руки таких же друзей,
И все те же глаза, и все те же причины
Чтоб остаться хотя бы на несколько дней.
И, конечно, соблазну поддавшись, остались,
И уже не искали другие пути,
Но потом присмотрелись, потом разобрались:
Мы сидим в подворотне, и надо идти.
Подземелье и Землю уже мы узнали,
Но и в Небе такой же царит полумрак…
Лишь у самых дверей обретенного Рая
Вдруг мы поняли: это – обычный чердак.
*****
Ну вот, уже закончили поход,
Мы уезжаем, горы, до свиданья,
Но все же сохраним воспоминанья,
А время вспоминать еще придет.
Мы соберемся кругом небольшим,
И вспомним наши дни вдали от дома,
И камни пересохшего Каньона,
И ветер на вершине Демерджи.
Как постепенно тяжелел рюкзак,
И как воды хотелось – хоть немного,
И пылью исходящие дороги,
И вид на Крым с вершины Чатыр-даг.
Припомним Чернореченский Каньон,
И скалы, и ревущие пороги,
Как мы вошли в подземные чертоги
И темноту разрезали лучом.
Припомним вечно сумрачный Хапхал,
И тропки, что сплетались, исчезая,
И как покрыла туча грозовая
Дорогу на Ангарский перевал.
Горел костер на берегу реки,
Тянулся разговор неторопливый,
Так мало надо, чтобы быть счастливым –
Рюкзак, дорога, смятые листки.
Мы уходили – небо в облаках,
И мы ему вернуться обещали…
Тяжелыми свинцовыми слезами
Прощаясь с нами, плакал Чатыр-даг.
АНТИХРИСТ
Я мысли исповедую блокноту,
В нелепой спешке ручка рвет листы
И чертит траекторию полета
Души, словно сорвавшейся звезды.
На Лобном месте крест установили,
Над тем крестом темнели небеса…
А он был всемогущ в своем бессилье,
И знал, что мук – всего на три часа.
Вокруг – толпа взбесившегося сброда -
Не каждый день спасителей казнят!
А он за палачей молился богу:
«Прости… Они не знают, что творят».
Я мысли исповедую блокноту,
Ничто не нарушает тишины.
Распяли в этот день еще кого-то,
Был этот «кто-то» сыном Сатаны.
Ему не тридцать три. Ему семнадцать.
Он любит жизнь. Не хочет умирать.
Но миссия его – до смерти драться,
До чьей – не так уж трудно угадать.
Мальчишка, опаливший солнцем крылья,
Еще не разучившийся мечтать,
Он не хотел, чтоб палачей простили,
А нескольких с собой успел забрать.
Он боль свою от них скрывать пытался,
Пытался униженья превозмочь,
И в гордости бессильной отказался,
Когда хотел отец ему помочь.
Он не сдавался ни на чьих условьях
И шанс на жизнь бездумно упускал.
Руками, что сейчас испачкал кровью,
Вчера он Магдалину обнимал.
Но та ушла, раскаявшись в поступках,
И слишком больно жить и выживать
В том мире, где Любовь – пустая шутка
И можно безнаказанно предать.
И вот – распят. Убийцы очень рады.
И в землю врыт, и перевернут крест,
А по исчадью огненного Ада
Звучит заупокойный благовест.
Он не молился, с жизнью расставаясь,
Хотя она ему еще нужна.
Но тут впервые в жизни, не стесняясь,
От гордости заплакал Сатана.
А сын его из гроба не восстанет,
И как узнать, жалеет ли о чем?
Никто не вспомнит тайное деянье
И тьму над перевернутым крестом.
Немного тех, кто вертит круговертью,
И неужели также их распнут?
Нет, будет, как сказал он перед смертью:
«Я умер. Пусть же сильные живут.»
Я мысли исповедую блокноту,
Спешу, боясь с признаньем опоздать.
Распяли в этот день еще кого-то,
Он дал мне право это написать.
Я думаю, что прожил он на свете
Свои семнадцать беспокойных лет
Затем, чтоб через два тысячелетья
О нем безвестный написал поэт.
*****
Когда оборвется нить,
Замкнувшая круг порочный,
Я, может быть, буду жить,
Но это пока неточно.
Рукой разобью стекло -
Оно, как и все, непрочно,
Мне, может быть, повезло,
Но это еще неточно.
Уйду, заметя следы,
А это – совсем нетрудно,
И тень растает, как дым,
И пусть ее все забудут.
Я новых найду друзей
И новый круг интересов,
Былое с души своей
Сотру, как старую песню.
И, пошлости не любя,
Сниму свою оболочку
Быть может, найду тебя,
Но это еще неточно.
Тепло сохранит зола,
Согрей замерзшие руки.
Мой колокол из стекла
Вызванивает разлуку.
Но эта крепкая нить –
Как будто удар заточкой.
Я, может быть, буду жить,
Но это пока неточно.
******
Как долго можно пробовать на слом
Того, кто был для жизни слишком хрупок,
Святую воду черпал решетом,
Грехи свои рассматривал под лупой?
Того, кто день со смерти начинал,
А по ночам пытался возрождаться,
И, пробуя другим светить, сгорал,
Не выйдя из пожизненного транса?
Как долго можно пробовать на слом
Того, кто очень прочен, но не гибок,
Кто выходил с отточенным крестом
На верную бесславную погибель?
Кто знал всегда, как надо поступать,
Но никогда не поступал, как надо,
Кто на себе учился побеждать,
Не научившись обходить преграды.
Как долго можно жить, когда кругом
Тебе в лицо и вслед плюют со смехом?
Ведь если долго пробовать на слом,
Попытки увенчаются успехом.
Чтоб увидеть Пилата, не надобно нам распинаться,
Мы увидим его, только жаль – не с позиций Христа,
Чтобы с Господом пить, нам не надо вином причащаться,
Нам сияет с небес для других неживая звезда.
Мы сорвались с цепей, но ошейников не разорвали,
Уходя навсегда, не забыли дорогу назад,
Иглы хвойных лесов в наши вены забвенье вливали,
И хотелось свободы, да знать, по иконе оклад.
Мы не верили боли – но сами от боли немели
При попытках допеть Песню Смерти и даже Любви,
Но смолчать, улыбаясь, себе мы позволить не смели,
Потому, что должны были всем о себе заявить.
Потому, что надеясь на чудо, пытались пробиться
Через стены, что сами недавно с трудом возвели,
Только поздно уже – остается лишь пить да молиться
Тем святым, что по грубой ошибке до нас снизошли.
На гитарах и душах мы рваные струны меняли,
Заменяли такими же, пели о том же опять,
Пусть бояться, гоняют, клеймят – мы иного не ждали,
Если нас бог избрал, надо выбор его оправдать.
Если надо – так что ж, отличимся, сполна оправдаем,
Только нам наплевать, если будет он сам же не рад,
И поди докажи, что поющий всегда невменяем,
Он лишь временно пьян и совсем ненадолго крылат.
Хриплый голос его вам, конечно, беду напророчит,
А в глазах его – боль, он поверил в нее навсегда,
А в глазах его – свет, и поет он кромешною ночью,
Пусть же этот огонь не остудит святая вода.
*****
Идти до конца по годами отточенной кромке –
Как будто плясать гопака на балу у чертей,
Ломается жизнь, проходя на пожизненной ломке,
Как балансировка на грани ста тысяч смертей.
Удар кулака – разлетается мир на осколки,
Хотя б отраженный, раз прочий нельзя раскрошить,
Подавятся волей последние пьяные волки,
Строкой обличая фантомные боли души.
Зализаны раны и наглухо двери забиты,
Кому подыхать на кресте, а кому – от креста.
Блокируя дверь, что с другой стороны перекрыта,
Не помнить о тех, кто остался за ней навсегда.
Не верьте цветению – сохнут цветы на помойке,
Но все же никто здесь до них не пытался цвести.
Идти до конца по годами отточенной кромке,
В закрытых глазах не огни – так хоть угли нести.
И хуже плевка – деликатных людей недомолвки,
Страшнее петли неразорванный крепкий аркан,
И старые песни последней концертной подборки
Исполнены смысла, как выпитый утром стакан.
Испачкать блокнот – словно выслушать исповедь бога,
Принявши за бога кумира из хрупкого льда.
За долгие годы дай бог отойти ненамного
От жизни, которая ставит клеймо навсегда.
Нет смысла смывать надоевшую татуировку
И высшую меру свободы к себе применять.
Опять продолжается вечная балансировка.
Но Ангел-Хранитель уже научился стрелять.
*****
Долгие дороги на святых местах.
Истинные боги в золотых крестах.
Встать да оглядеться. Да опять пойти.
Хорошо согреться горестью в горсти.
Далеко уводит, да недолог путь.
В ярком хороводе славно отдохнуть.
Поболтать со Смертью, жизнь разрисовать,
Вздыбленною шерстью черта напугать.
Солнышком умыться. Не допить до дна.
Пробовать забыться, не сходя с ума.
Сесть, не оглядеться, да завыть в тоске.
Хорошо согреться льдинкой в кулаке.
Меченая пуля – следом полоса.
Души из загула вышли – в небеса.
Белокрылый Дьявол нити собирал,
Крестиками саван черный вышивал.
Слезть да оглядеться. В мыслях о добре
Хорошо согреться на святом костре.
Долгие дороги на святых местах.
Повязали боги петли на крестах.
ЧЕРНЫЕ МЫСЛИ
Черным шлемом зачерпну из ручья,
Сброшу черные перчатки в песок,
Черным вороном разлуку крича,
Черный волос завяжу в узелок.
Пересохшими губами – к воде,
Почерневшими глазами – на свет,
Вот такой не слишком скорбный удел –
Позабыть святой зарок и завет.
Черным шлемом зачерпну из ручья,
Поднесу к губам и вволю напьюсь,
Смою пыль и ототрусь дочерна,
Черной чайкой на волнах обернусь.
Взмахом крыльев тишину разгоню,
Ты, наверное, забыл обо мне,
Отыщу в тумане лодку твою,
Полечу с печальным кличем за ней.
Черным шлемом зачерпну из ручья,
Черный конь мой захотел отдохнуть,
Безнадежное прощанье шепча,
Продолжаю без него дальний путь.
Черный волос завяжу узелком,
Упаду на черный камень в тоске,
Черный берег помяну шепотком,
Почерневшими губами в песке.
Черным шлемом зачерпну из ручья,
Отхлебну да постою, помолчу,
Черным вороном разлуку крича,
Вслед за лодкою твоей полечу.
*****
Упаду и засну пьяным сном под ближайшим забором,
Пусть покажется мягкой постелью холодная грязь.
Мне приснится стеклянное небо и призрачный Город,
И прибыть и предстать получаю оттуда приказ.
Осмотрелась и вижу – стою среди райского сада,
Ходит ангел-смотритель, плоды на ветвях теребя.
Я увижу кусты в золотистых кистях винограда
И по старой привычке одну украду – для тебя.
Не заметил никто – ну и слава уснувшему богу,
Он усопших всю ночь принимал, а под утро устал.
Ангел в форме подаст мне бокал виноградного сока,
Если выпью до дна, значит, я перед богом чиста.
Только я откажусь, не желая такого расклада,
Бесполезны проверки – для рая и так не гожусь.
Но в кармане лежит золотистая кисть винограда,
Для тебя берегу, потому что когда-то вернусь.
А замок заржавел на тяжелых дубовых воротах,
Видно, очень давно отыскали в ограде дыру.
Битый час провозилс с отмычкой святой взломщик Петр
Обозлился, ушел. Я осталась на райском ветру.
Я дыру не нашла. Не вошла. Не судьба – и не надо.
И не жаль, что в раю, как при жизни, изгоем ходить.
Но в кармане лежит золотистая кисть винограда,
Я пока что надеюсь ее для тебя сохранить.
А в раю не бывать. Это догма, а значит – бесспорно.
И когда я решу, что пора бы попробовать ад,
То внезапно проснусь на холодной земле под забором,
И пойму, что настала пора возвращаться назад.
На земле хорошо. И не надо ни рая, ни ада.
Это был только сон, но и в жизни опять я – одна.
Но в кармане моем золотистая кисть винограда,
Я тебе принесу, лишь за то, что дождался меня.
Посвящается Виталику
Слова молитвы скатались в ком,
Так много сора в моей избе,
Казалось – думала о святом,
На деле думала о тебе.
Легка рука, коротка строка,
Потерян смысл в промежутках слов,
И боль посмотрит издалека
Извечной правдой былых богов.
Несмелой девочкой подойду,
Зазря события торопя,
Казалось – смертного часа жду,
На самом деле ждала тебя.
И платье падает в пыль дорог,
И талисман не спасет теперь,
Пока не кончился жизни срок,
Успею стать навсегда твоей.
И лето вслед за весной придет,
Опять цветами погост покрыт,
Опять пчела собирает мед
Из недожитых Любви молитв.
Пьяна от запаха тех цветов,
Лежу в траве, о живых скорбя…
Казалось – верила я в Любовь,
На деле – верила лишь в тебя.
У ЗАБРОШЕННОГО ХРАМА
В городе Калуге, куда я в 14 лет
ездила на первый парашютный прыжок,
недалеко от аэродрома есть заброшенный храм,
сейчас используемый как сортир и место
тусовок наркоманов.
Перекрещусь у брошенного Храма
Неистинным, но искренним крестом.
Над полем – дымка летнего тумана,
Греховную строку стяну узлом.
На куполе облезла позолота,
Но вьются тучи золотистых мух.
И стены исписал хуями кто-то,
И вовсе не святой исходит дух.
Здесь нет святых – их вынести успели.
Лишь со стены глядит затертый лик.
А красочные фрески потускнели,
Пустые окна сдерживают крик.
И странно то, что я, не веря в бога,
Представила тот Храм, каким он был…
Куда приводит торная дорога
Тех, кто свою святыню осквернил?
И сколько тех, кто, Храмы разрушали
Не от того, что не были чисты,
От небывалой боли замирали,
Когда на землю падали кресты?
КТО СКАЗАЛ
По крестам, ножам и осколкам
Проходили смертные тропки.
К дьяволу летели обломки
И плескалась боль в поллитровке.
Мы ее – сгорла без закуски,
Крошкой плесневелой занюхав,
Станем на звезде захолустной
И воспрянем истинным духом.
В нас летели стрелы и камни.
Мы их – на кресты да надгробья.
Ледяное черное пламя –
Красная свеча в изголовье.
Чем бы и за что зацепиться,
Чтоб еще на час удержаться?
Всем чертям пора помолиться,
Всем узлам пора развязаться.
Есть икона Чертовой Дочки,
Что Ненаполнимая Кружка –
На до дыр затертом листочке
Образ бесноватой старушки.
А еще есть гладкие стены,
Лесенки, облитые маслом,
Ни одной зацепки ступеньки,
Кто сказал, что мы не заразны?
Руки облизали до локтя –
Живо стали трезвыми в доску.
Но в душе успела засохнуть
Чья-то кровь коростою толстой.
Чем же отмывать ее, стерву?
Разве что водицей святою!
Но источник высох, наверно,
Чтоб не подпускать недостойных.
Сколько раз по нам попадали,
Сколько раз живьем хоронили,
Отпевали да поминали,
А мы пока что всех пережили!
Нас ли брать петлей да могилой?
Да мы вас – словцом непотребным!
Не для нас на штопанных крыльях
Ангелы спускаются с неба.
Трубы захрипят над погостом,
Кости из гробов засмеются.
Встанут по порядку, по росту
И на Страшный Суд ломанутся.
Ну а мы улыбки-оскалы
Будем демонстрировать снова:
«Гляньте, мертвяки побежали!
Кто сказал, что план беспонтовый?»
*****
И шла напролом, и ломалась в дверных проломах,
В бессонных ночах, в беспокойном ночном свету.
Колокол бьет серо-буро-малиновым звоном,
Поклон до могилы – залитому кровью кресту.
Но я все живу – и подохну еще не скоро.
И где же та сила, что сможет меня сломать?
А если зашкалят шальные стрелки приборов,
То как я смогу хотя бы на миг замолчать?
Разбитое зеркало. Окна с табличкой «Выход».
Предсмертные меры. Святая вода зацвела.
С улыбкой кивает мое беспокойное Лихо.
Да к черту полет. Мне не высунуть нос из угла.
Без жалости узел ударом одним разрублю.
И – мордой в асфальт, как о стену глухую лбом.
Но нечего ждать. И зачем ослаблять петлю,
И, ногти ломая, проситься из гроба вон.
Пропиты кресты. Но душа на панель не идет.
И где же та смерть, что согласна меня забрать?
Прошедшего дня давно известен исход.
Не стоит молиться и стены руками ломать.
Мне больно так жить. Больнее, чем умирать.
А если засну, то не будет спокоен сон.
Ты видишь в прицел, как я собралась взлетать.
Найди в себе силы истратить один патрон.
Ты жмешь на курок – я услышу последний звон.
Да где же та боль, чтобы и не смогла стерпеть?
Да к черту любовь! Мне надо всего ничего –
Хотя б один раз у тебя на руках умереть.
Виталику
Черная кровь разлуки струилась из рваных нитей.
Наши пути расходились слишком святым крестом.
Так уходили боги тенью надежд разбитых,
Так открывались души, путая дверь с окном.
Смертью Любовь измерить – выдержать срок зарока.
Сколько смертей включает тот бесконечный срок?
Если любовь посмертна, значит, она – от Рока.
Перед ее бессмертьем шляпу снимает бог.
Мы расставались на год, словно навек, прощаясь.
Та к замирал от боли тот, кто за все прощен.
В этом последнем взгляде тени надежд скрывались.
Словно узлом – дороги, словно узлы – ножом.
СЕРЫЕ МЫСЛИ
В сером небе облака тяжелы.
Кружевами – серый дым над костром.
Отряхну остатки серой золы,
Нитку серую свяжу узелком.
Вьется серая дорога вдали,
Кто решится в неизвестность уйти,
Все следы исчезли в серой пыли,
Не иди за мной – собьешься в пути.
В сером небе облака тяжелы,
Серый шлем сожму покрепче в руках,
Серым стенам поклонюсь до земли
И продолжу вечный путь на кругах.
Серой белкою лесной обернусь,
Пролечу по пересохшим ветвям,
Серым камешком с горы покачусь,
Бликом солнца пробегу по ножам.
В сером небе облака тяжелы,
Да по полю серый конь проскакал,
Вижу гребень неизвестной скалы,
И обратный путь отрезал обвал.
Как добраться до прохладной воды,
Если лапы сбиты в кровь на камнях,
Серой пылью заметает следы,
Серый шлем навек затерян в песках.
В небо серое в тоске закричу,
Ты, наверное, забыл обо мне,
Я когда-нибудь к тебе прилечу,
Прискачу на быстром сером коне.
В сером небе облака тяжелы,
Нитку серую свяжу в узелок,
Да пущу на ветер горстку золы,
Почему ты от меня так далек?
*****
Прощайте навсегда, российские дворняги,
Прощайте навсегда, хотя нам год- не срок.
Московскою шпаной заплеванные флаги
Над сломанной судьбой – как беспощадный рок.
Здесь улицы пусты, и пьяных русских песен
Не будет распевать тусовочный народ.
Начала не найти, зато копец известен –
На айсберг налетит колесный пароход.
И все вдохнут воды, и всех проглотит бездна,
И нечего терять, и некого спасать.
И до конца смотреть уже неинтересно –
Чем кончится кино, нетрудно угадать.
Меня встречал дождем цветущий штат Род-Айленд,
О будущем нельзя мечтать, как о былом,
Но въедливая пыль московского асфальта
Сквозь черную джинсу – спасительным теплом.
Спасительная нить – длиннее, но не тоньше,
Она связалась вдруг линчующим узлом,
И на чужой земле я путь свой не окончу –
По-нашему – вперед! Прорвемся напролом.
Прорвемся напролом. Других путей не будет.
Дымятся впереди горелые мосты.
Пускай чужая жизнь в нелепом вихре крутит –
Для выхода в окно здесь мало высоты.
Держусь за вечный крест. И руки не раскину.
И все же не сорвусь на шесть лучей Звезды.
Вперед – и напролом. Попутный нож мне в спину.
За линией флажков теряются следы.
Пропитые кресты – вот символ новой веры,
О них струится свет, я до него дойду.
Прорвемся напролом. Пускай грозят расстрелом,
Но я ее пропью – Давидову звезду
Памяти А. Башлачева
Пустые места никогда не бывают святыми.
Но только лишь их освяти – заполняются вмиг.
В надежде на чудо к святыне приходят живые,
И рвутся вперед, под себя подминая живых.
Живые живут. И друг друга всегда убивают.
Не важно, за что – захотелось бы, повод найдут!
За место под солнцем. За деньги. За формулу рая.
За кайф. За поллитра. За то, что живые – живут.
Пустые места никогда не бывают святыми.
Там боль не живет, и, наверное, все хорошо.
А в круге святом – там живых не оставят живые.
С извечной улыбкой порадуют в спину ножом.
Но кто-то всегда не сумеет дожить до рассвета.
И будет его вечный путь – от узла до креста.
Живые живут. И всегда убивают Поэтов,
За то, что Поэты уходят в пустые места.
Поэт – это Имя Имен в первом проблеске боли.
Но кто разглядит это Имя Имен на строке?
Уходит Поэт по пустом холодному полю,
Святое зерно оставляя в зыбучем песке.
Поэт отдает свою боль в стихотворном размере,
А толпы живых ждут слащавых неискренних слов.
Поэта встречают насмешкой и запертой дверью,
Глядят на него через толстые линзы глазков.
А те, что ни разу не видели собственной смерти,
Умели любить лишь в священной тени бардаков,
В убогой строке бесталанною пошлостю вертят,
И смеют поганить рифмовками Смерть и Любовь.
Для них это – просто слова, без значений и смысла,
Но грубая пошлость близка и понятна живым.
Пускают Поэту в глаза черный дым коромыслом.
Но он откровением Смерти любовно храним.
Пустые места… Да не тронет вода их святая!
И молча выходит Поэт вечный пут продолжать,
Пустое окно по пути освящая стихами.
Живые, смелее! Поэтов легко убивать.
*****
Здесь то же солнце по-иному светит,
Здесь чуждо все – от неба до земли.
Когда вернусь? Кто на вопрос ответит?
Нет никого. Поплачь и поскули.
Матерым волком на луну чужую
Завой – и попытайся замолчать.
Живу. Ломаюсь. Падаю. Тоскую.
Но – стой на месте. Некуда бежать.
Род-Айленд и Рок-Айленд – все едино.
Изломы судеб кто здесь разглядит?
Плюются иномарки черным дымом.
Не различаю – что там, впереди?
Здесь – не Россия. Даже – не Европа.
Здесь думы о тебе еще больней.
И я опять… Опять срываюсь в штопор,
И падаю стремглав на шесть лучей.
А эти шесть лучей, что прежде были
Мне символом чего-то своего,
Насквозь проткнут, смешают с прахом, пылью
И спросят: «Кто в тебе еще живой?»
Те шесть ножей на жернове тяжелом –
Теперь – как символ чуждого навек.
Срываюсь в штопор. Падаю со стоном.
И вновь беру бессмысленный разбег.
Я – русская. И в этом есть начало
Всего – моей любви, моей строки.
И я прорвусь во что бы то ни стало
За звездно-полосатые флажки.
*****
Увидеть в полете последние звезды,
Холодной рукой дотянувшись до них…
Но если в начале – кресты на погостах,
В конце – причисление к лику святых.
Всегда, открывая закрытые двери,
Приходят толпою, уходят одни.
Скажите, ну как примириться с потерей,
Куда подеваться от факта вины?
Забытые смерти нечасто тревожат –
Быть может, забытым легко умирать.
Но если в начале заплакать не можешь,
В конце не посмей перестать вспоминать.
Ушедший до срока, земля тебе пухом
И камнем, в котором заложен тротил.
Земля – ненасытное черное брюхо,
И кто б на диету ее посадил.
Она неразборчива. Дайте побольше,
Да солью приправьте из высохших слез.
Но если в начале пора все закончить,
В конце не узнать, разрешен ли вопрос.
Но снова уходят. Уходят по краю,
По лезвиям ржавых от крови ножей.
Превышена численность жителей Рая,
Апостол лишен за небрежность ключей.
В последнем полете увидеть невольно
Забытые звезды в лучах огневых…
Но если в начале – предчувствие боли,
В конце – констатация факта любви.
*****
«Когда мы вместе, нам не страшно умирать.
Когда мы врозь, мне страшно жить…»
А. Башлачев.
Виталику
Дрожит, звеня, натянутая нить.
Ее не так уж просто оборвать.
Когда мы вместе – мне не страшно жить,
Когда мы врозь – не страшно умирать.
Куда идти? Нет даже кабаков.
Протягиваю руку – в пустоту.
Излом души рядами пошлых слов
Был высказан бумажному листу.
Мой символ боли – как его забыть?
Кому о нем возможно рассказать?
Когда мы вместе – можно пережить,
Когда мы врозь – мне можно умирать.
И руки – к телефону каждый миг,
Как в случае опасности – к ножу.
От посторонних глаз последний крик
Упрячу – и вовек не покажу.
Летящего всегда сумеют сбить,
А лучшей песне – крылья обломать.
Когда мы вместе – мне непросто жить,
Когда мы врозь – мне просто умирать.
Волчонок вскормлен женским молоком,
Но голос крови в нем всего сильней.
Оставлю неродной уютный дом,
На нас, конечно, хватит шалашей.
Поверь, что может стать прочнее нить
И год разлуки на удар сдержать.
Когда мы вместе – мне не поздно жить.
Когда мы врозь – не рано умирать.
*****
Бесспорным симптомом латентной некрофилии
Сладчайшая речь над прожившими жизнь во грехе.
Помпезно и пышно умерших хоронят живые,
Но это не станет помехой уйти налегке.
Грехам – похвалы. Сколько лести – ушедшим до срока.
При жизни не скажут и тысячной доли того,
Что скажут лежащим в гробу и иного порога,
Уйти налегке, мне, наверное, будет легко.
Как любят покойников – за немоту и бессилье
Слащавую речь неприличным словцом оборвать.
Цветы на могилах – латентная некрофилия.
Иначе – зачем бы жилье мертвеца украшать.
И вот я опять выхожу к вековечному кругу,
По черным от крови камням на пути в никуда.
А кто-то любуется храмом, что мною поруган –
Так взорванный мост окропляет святая вода.
Я вижу свой путь – от узла до петли и могилы –
Тоска, безысходность, скрещения сотен дорог.
Посмертные песни – латентная некрофилия
В пожизненном кайфе от правильно понятых строк.
А жизнь хороша – если жить, а не вечно ломаться.
И лучше – скользнуть за окно и уйти налегке.
Мне хочется жить – но с живыми нельзя оставаться,
И я уплываю по высохшей мертвой реке.
Когда я умру, в алтарях не заплачут святые.
А ты не забудь позабытую боль этих слов.
Высокое чувство – латентная некрофилия –
Поможет понять безысходность извечных кругов.
*****
Бог на небе глухо квасит – богу мир осточертел.
У апостолов христовых собирает на стакан.
Позабыл, что очень много нужных, важных срочных дел.
С ангелочками ушлялся по небесным кабакам.
И как раз тогда на небо я сподобилась предстать –
Я подохла под забором возле винного ларька.
Есть в кармане два червонца, только надо отыскать,
Где возможно в райских кущах прикупить себе пивка.
Ароматные цветочки, реки с медом-молоком.
Ну а мне по барабану – задолбал меня сушняк.
Вдруг заметила, что пьяный ангел дрыхнет под мостом,
И за облаком красивым вижу вывеску: «Кабак».
В кабаке дым коромыслом – бог пропился до креста.
Непристойные куплеты небожитель орут.
Херувимы из охраны строго смотрят по местам,
На резиновых дубинках белы крылышки растут.
Вот Гаврила – он с кастетом и заточкой в сапоге,
Вместе с богом пропивает обоюдоострый меч.
Бог стреляет сигареты и монетки мнет в руке,
Как пройти бы, чтобы сразу не смогли меня засечь?
Бог архангелову тогу всю слезами измочил,
Ради этакого горя был отложен страшный суд.
Хорошо, меня не видно – дым табачный все покрыл,
Я кидаю два червонца, а рублями не берут.
«Попроси, поди, у бога» - ангел-бармен мне сказал.
«Сделай, бог, благое дело, и стаканчик мне налей!»
Тут-то бог на полуслове излиянья оборвал,
И сказал: «Пойду лечиться, я допился до людей!»
Кто кому сейчас явился, это надо бы понять,
Только как здесь разберешься с пребольшого бодуна?
Просто надо было время поудобней выбирать,
Просто я не верю в бога, как не верит он в меня.
*****
Странная любовь высказанных снов.
На пути кресты – больно.
Разбивать узлом золото оков,
Слезы на петле солью.
Рваться на ножи. Свет не ослепит.
Богу продавать душу.
Палец в небеса – кто-то говорит.
Падай на траву, слушай.
Ломаную жизнь по узлам прочтет
Кто-то, не спеша мимо.
Кто-то подойдет, тихо помянет
Пошлое твое имя.
Солнечные сны крошевом икон.
Да кому ты здесь нужен?
Будешь ли укрыт, будешь ли спасен,
Богу заложив душу?
Что взамен просить? Вроде бы, все есть,
Некого любить просто.
Не поможет бог, не померкнет крест –
Горесть загрести горстью.
Ровные пути – слугам и рабам.
Узел да петля – вольным.
Пьяных ангелок, вымученный храм.
Некого любить. Больно.
ПУТЬ К ОБЛАКАМ
Догорает в церкви божией свеча,
Капли воска застывают на руках,
Глянут лики из-за левого плеча
И покажут вечный путь на облаках.
Далеко до первозданного креста,
Только шаг – до отраженных облаков,
Черный омут, голубая высота,
Ломкий лучик, расхождение кругов.
Разойдется боль кругами по воде,
Будут раки мертвечинку смаковать,
Каркнет ворон, но не быть уже беде,
Все проходит, больше нечего терять.
Сядут в лодочку три пьяных мужика,
Потревожат воду мутную веслом,
Будут злиться – больно речка глубока,
Материться и орудовать багром.
Взбаламутят многолетний вязкий ил,
Кто-то тронет, тихо скажет: «Вроде, есть…»
Рачью хавку крюк железный зацепил,
Кто был в лодке – стал хватать нательный крест.
Будет грустная толпа на берегу,
Истеричная мамаша заорет,
Уведут подальше бабки мелюзгу –
Лодка тихо и печально подплывет.
А из лодки – запашок на три версты,
Не хотят уже смотреть и подходить,
Разбегаются по-быстрому в кусты,
Трое в лодке просят водочки налить.
А когда все проблюются по кустам,
И мамашу успокоят по балде,
Кто поймет путь к отраженным облакам
От кругов, что светлой болью – по воде?
ПРО ЗОЛУШКУ
«Мы все в эти годы любили,
А значит, любили и нас»
С. Есенин.
Куда-то хромать по крошащейся кромке креста,
Порезанной лапой касаться поруганных храмов.
Любовь растворит неживая святая вода
И все закружится обломками божьего хлама.
Пустите мой грех. Отпустите меня заодно.
Уже не убью ни себя, ни кого-то другого.
Смотря в небеса, опускались на черное дно.
Дыша перегаром, шептали заветное слово.
И канул рассвет в откровения скучных икон.
Источены временем камни молельного дома.
На гиблой звезде отбиваю последний поклон
И чувствую радость последнего в смерти излома.
Но было больнее. Когда нас ломали сплеча.
Когда разлетались к чертям золотые оковы.
Хватались руками за нож – рукоять горяча.
А бурая тина скрывала останки былого.
Разбили ладони, в закрытые окна стучась.
Глушили водяру на лоне общественных свалок.
Но все мы любили, а значит, любили и нас
На мусорных кучах и в засраных темных подвалах.
Но маски не вечны, и скоро все будет как есть.
Довольно румянить глаза, постаревшая леди!
И утром услышав бутылочный наш благовест
Мы встанем смотреть, как патриций ложится под плети.
И бренные души вповалку заснут на полу.
Устанут кружиться на красочном том маскараде.
И Золушка в полночь предстанет на первом балу
Вполне заурядной и малость взволнованной блядью.
СВЯТАЯ
Над Род-Айлендом висит
Туча дождевая.
Дождик, дождик моросит,
Я сижу скучаю.
И народу никого –
Все одни машины.
Капли бьют в мое окно,
Скучная картина.
А погодка бы была –
Я тогда, наверно,
Согрешила бы пошла
С первым встречным негром.
Только моросит, звеня,
Дождик надоевший.
Эх, судьбинушка моя –
Помереть безгрешной!
*****
А есть ли пределы у боли,
У безысходности – выход,
Да где ж оно – Русское Поле,
Где то на родине тихой?
Чуждые звезды на окнах,
Чуждые звезды на флагах,
Бросили с именем бога
И растоптали во благо.
Подлость улыбкой укрыта,
В дырах порочного круга.
Верные дети Кредита,
Господа Доллара слуги
Шестиконечной звездою
Мою осквернили могилу.
Да где ж оно, Русское Поле
Где-то на Родине милой?
*****
Любить – умирать у тебя на руках.
Любить – колотиться о стены башкой.
Кататься от боли на мягких коврах.
Любовь – это просто по жизни запой.
Любить одного – для всего умирать,
И думать, что прочее – попросту глюк,
Ломаться в надежде, себя убивать
За толику ласки единственных рук.
И все, что выносишь, в себе унести.
Мостить вечный путь, позабыв о судьбе.
Любовь – это просто желанье уйти,
Но петли и окна приводят к тебе.
Приводят к тебе все святые места,
Засохшие реки, текущие вспять.
И черные тени узла и креста
Зачеркнуты чем-то, что мне не понять.
Любить – это сбрасывать латы к чертям.
Любить – под обстрелом спокойно стоять.
Разрушить без жалости собственный храм.
Не думать, не верить, но все понимать.
Любовь – бесконечность на заданный срок.
Лихая злорадная плеть-круговерть.
Любовь – это просто последний глоток.
Любовь – это просто нелепая смерть.
******
Моя слепая безысходность входила, как всегда, без спроса.
Не позвонив, не постучавшись, замки искусно обходя.
И становилось все понятным, и отпадали все вопросы,
Когда ее опять встречала под шум нелепого дождя.
Все по местам, все надоело, как двести лет одно и то же,
Хотелось даже не покоя – хотелось просто отдохнуть.
Зачем раздумывать о жизни – на деле все не так уж сложно,
Как от угла к углу другому короткий бесконечный путь.
Моя слепая безысходность вела по краю откровений,
Листала сны счастливых былей, ласкала неживой рукой.
Читала книги без названий, водила за руку по стенам,
И выметала в дальний угол, проворно действуя метлой.
И ничего не оставалось, как лечь, открыв глаза пустые,
Лежать часами неподвижно, не думать, не мечтать, не ждать.
Стучат в окошко монотонно тупые капли дождевые,
От них как будто бы тупеешь, перестаешь осознавать.
Моя слепая безысходность давила белой безнадегой,
Но я устала биться в стены, устала боль воспринимать.
Пыталась верить в то, что будет недалеко и ненадолго,
Потом оставила попытки, решила просто помолчать.
Так хорошо и безразлично, когда не страшно и не больно,
На все плевать и высокой башни, все по местам расположить.
Давно устала и сломалась, лежу, лежу себе спокойно,
Давно бы все пора закончить, но лень к окошку подходить.
*****
Расстоянье от угла до угла
Измерять шагами тысячи раз.
Чистым золотом горят купола,
Богу выставив кресты напоказ.
Да куда по бездорожью брести,
Безысходная дорога вперед,
Пробираясь по колено в грязи
И расталкивая тину болот.
Пусть закружится по ветру зола,
Унося остатки жизни с собой,
Расстоянье от угла до угла,
Расставанье с устаревшей мечтой.
Серебристая дорожка луны,
Где кончается она на воде?
Как посмертное начало весны
Вечный сон про словеса в решете.
Как пожизненный обман – пара слов.
Разве надо было их говорить,
Непроверенная вера в любовь
Расплескалась на снегу – пить да жить.
Обесцвечены дождем небеса,
Обезличены иконы водой,
Безобразные в углах образа,
Перекрещены кнутом и косой.
Позабудется во веки веков.
Да останется на глупую боль,
На веревочке следы узелков,
На камнях засохла горькая соль.
Так бы мерить неизбежность пути,
Расстоянье от угла до угла.
Так бы выход потерять и найти.
Только где они, мои купола?
*****
Шуршит зола, следы узла, черты креста, обрыв петли,
Шагнуть вперед, разбить окно, порезать руку, испугаться,
Провал зеркал, креза в глаза, дорога белая вдали,
Откуда ты сюда пришел, туда и надо возвращаться.
Тебя спаси и сохрани Великий Доллар на счету,
Скорей плати и будь спасен – святой Кредит зовет с иконы,
Орел когтями зацепил и набирает высоту,
Шестиконечная звезда всегда сияет с небосклона.
Казалось – только и всего – нажраться водки и упасть,
Да вот не в кайф и западло под их заборами валяться,
Стрельнуть разок себе в висок, да неохота подыхать,
Чтоб дать возможность над собой паршивым янки надругаться.
Лететь бы вдаль, в долине льда, да с малой долею тепла,
Пытаться что-то растопить, примерзнуть, слиться, раствориться,
Стучать на стыке старых слов стаканом тусклого стекла,
Прочесть пророчество, прожить, пропить, проклясть, проговорить.
Идти на слом, ловить рукой тупую боль и пустоту,
Веревки нет, сломался нож – навеки выход потерялся,
Крошить корявый корешок, крестить кастетом красоту,
Трясти листы усталых снов, строгать стрелу, стремаясь транса.
К чему держать на черный день свой безысходный беспросвет,
Не надо каяться в грехах - их только больше с каждым разом,
Но слово лезвием сверкнет, строка пронзает, как стилет,
И в этом созданная суть твоих рифмованных отказов.
Спаси тебя и сохрани Великий Доллар и Кредит,
Когда стрела собьет орла, он попадет на зуб шакалу,
А кто-то скажет о святом, но почему-то замолчит,
Шестиконечная звезда над бренным трупом воссияла.
*****
Раскидай-ка злую боль по углам,
За порог смети дурную беду,
Ломоть хлеба разломи пополам,
Птицу белую подбей на лету.
Оботри со старой лампочки пыль,
Что скопилась за бессветные дни,
Уведи от бесконечных могил,
Покажи, как разгорелись огни
Те огни, что не обманут вовек,
Что готовы верный путь осветить,
И когда готовить станут побег,
Убеди, что можно все пережить.
Собери в ведерко искры костра,
Замешай их на росе дождевой,
Темной ночью замешай, чтоб с утра
Напоить живой водой ледяной.
Отведи за дальний лес на восход,
Подари на добрый путь пару слов,
Может, кто-нибудь, услышав, поймет
И подарит не совет, а любовь.
Как по памятным узлам - по словам.
Над обрывом да на самом краю.
Раскидай-ка злую боль по углам,
Может, кто-то раскидает твою.
*****
А в начале было слово – кто сказал, что не пиздеж.
Разделили да воздали всем дебилам по уму.
После было очень мило – как с иголки да на нож.
А потом хотели выжить и не знали, почему.
Инстинктивное стремленье самого себя спасти,
А для этого по трупам, оступаясь вкривь и вкось,
За углом у белой стенки помолись да окрести,
А к руке приклеен ножик – оторви его да брось.
На сарае есть картина, нарисована углем,
Но дожди разъели-смыли, не прочесть и не понять.
А в начале было чудо – расползлось оно пятном,
Раскаталось по асфальту, неохота отскребать.
Так валялось, разлагалось с незапамятных времен,
Вызывая загрязненье окружающей среды,
Воздух жаркого июля, ароматом напоен
Доносил чудесный запах до невидимой звезды.
А звезда – она светила, на дороге яркий след,
Лучше нету того свету – это каждый должен знать,
По дороге, да вприпрыжку, да с восторгом – на тот свет,
А на то, что нет дороги, можно просто начихать.
Изначально было пусто, забросали все землей,
Забросали и забыли, уничтожив пустоту,
Чтоб топтали без боязни свято место сапогом,
Да, поклоны отбивая, не смотрели в высоту.
Океан сверкал под солнцем, поглядеть да потонуть,
Зачеркнуть бы за минуту важный план на много лет,
Ничего не оставалось, как обратно повернуть –
Света нет в конце туннеля и туннеля тоже нет.
Изначально было время – потеряли навсегда,
Обернули грязной тряпкой да пустили под откос.,
Бесконечное болото, да вонючая вода,
А в начале было слово – значит, попросту пиздеж.
Памяти Янки Дягилевой
Беспросветности свет, да святые грехи,
На дорогу присядь. Посиди, покури,
Бросят под руки в степь – разойдутся круги,
Да картонный обман на подмостках сгорит.
Кто-то смог превзойти шебутное зверье,
Изначальную святость принять и понять,
Но летит воронье обессмертить вранье,
Убивать – хоронить – горевать – забывать.
Говорить сотни тысяч возвышенных слов,
И землей закидать похоронные рвы,
Будут дружно под водку *плохое слово* про любовь,
Да от этой любви – только струны в крови.
Только кто-то не стал возвращаться домой,
И для умерших душ пел о чем-то живом,
Как в туннеле без света шел с тонкой свечой,
Отпуская грехи и не зная о том.
Светит красный фонарь в захолустном углу,
А под тем фонарем вкривь и вкось образа,
Все дороги узлом. Все полотна в золу,
Бесприютная тень от воды в небеса.
Отползти от весны за четыре стены,
Петь для пьяной толпы – словно в темный пролет,
В тихом омуте черт с отраженьем луны
Словно с желтым плафоном, стоит у ворот.
Запечатана дверь – будто все с молотка,
И святоши вовек не споют о святом,
Да у них-то строка хороша и гладка,
И не режут слова по живому ножом.
А потом – все на слом, словно боль позабыть,
Вышли черные дни за предел чередой,
По весне обещать эту жизнь пережить,
Но круги разошлись по воде несвятой.
*****
Отпусти меня в небо синее.
Полечу стрелой к дому-облаку.
Не ломай мои крылья сильные,
Да зачем к земле тянешь волоком?
В поводу ходить – доля смирная.
Праздник кончился – водка выпита.
В узелках земля сплошь могильная,
Пылью сыпана, болью крытая.
Сколько жить среди псов застреманных?
Брошу им себя – жрите, сволочи!
Быстрым бегом вдаль – к лесу темному,
Да рванула цепь сука гончая.
Задыхаясь, влет скользкой тропкою,
Ветки хлестко бьют – кровь облизывать,
По камням – в овраг тенью робкою,
Затаюсь во тьме – полночь близится.
Под ногой земли крошки черные,
Впереди обрыв – путь отрезанный,
Как с разгону встать, словно вкопанной,
И опять лететь в гонке бешеной?
Отпусти меня – побегу вперед,
Развернусь, смогу выйти выбраться,
Налетит земля в пересохший рот,
Да гранитный крест в прах рассыплется.
Ближе, ближе псы – слышно тявканье.
За спиной хрип – запыхалися,
По болоту влет – тина чавкает,
Горизонт в глазах закачается.
Как дурман-туман ядом, копотью,
Продираться сквозь – только давит дым,
Ближе, ближе псы – в хриплом шепоте
Народился бог с криком праведным.
Народился бог – заболел да сдох,
Все молитвы – бред сумасшедшего,
На обгон пошел – да упал, не смог,
Падай мордой в грязь – к свету вечному.
Отпусти меня – побегу опять,
Да пески кругом – пекло желтое,
Ни к чему бы жить – не впервой терять,
Обернись, шепни слово гордое.
Ближе, ближе псы – силы больше нет.
Впереди река синей коброю,
Припади к воде, как к чужой жене,
Позади слыхать вопли злобные.
Да река хитра – уползает вдаль,
Застилается знойным маревом,
Побегу за ней! Ничего не жаль,
Если было что – все раздарено.
А вода плеснет солью-горечью,
Захлестнет волной, сдавит, скомкает,
Как покрыто все черной полночью,
По живому вкось острой кромкою.
Ближе, ближе псы! Да куда уж там…
В темноту уйти, чтоб не резал свет.
Поверни назад по своим следам,
Если света нет и туннеля нет.
Дайте хоть чуть-чуть отползти-уйти,
Затуманит боль – все опять бежать,
Нате, жрите вы! Оприходуйте!
Да посмейте раз изловить-поймать.
Все бежать да крыть свору лютую,
Безнадегу, боль - все вперед нести.
Выплеснуть в огонь воду мутную,
Изломать стрелу в безысходности.
Отпусти меня – на клочки порву,
Отпусти меня, тварь бесстыжая!
Так хромать, бежать у стену во рву.
Отпусти меня… Может, выживу…
Все горит к чертям. Не впервой гореть.
Как последний крик – первое «Прости».
Как бы не пришлось до конца узнать,
Что могу поднять, чтобы вынести.
: Давно я что то не обновляла эту страничку пора исправить это......... :